Все зависит от тебя
Jun. 12th, 2012 02:25 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
julia_kelenФранция, городок Шатору, 1965 год
- Жан! Поди сюда, негодный мальчишка! Сейчас я тебе такую взбучку устрою! – Кричала некогда красивая женщина, увидев сына у калитки. Часы показывали семь утра, а Лили до сих пор не ложилась спать. – Паршивец! – Ее глаза покраснели от слез, а губы дрожали.
- Мамуля, ну извини, это все балбес Шарль виноват, он сказал, что у Петюля яблоки сладкие. – Запричитал сын, сгребая мать в свои медвежьи объятия. – Сама же знаешь, Петюль – паршивый мужик, поэтому вызвал полицию. Ну не плачь, я же здесь.
- Я тебя люблю. – Улыбка сына, словно стерла воспоминания о тревожной ночи, как всегда. – Пойдем, поешь.
- Как же я тебя люблю, мамочка. – Жан пошел следом за ней в небольшой дом, где обитала вся их семья: мать, отец, Жан и Колет. Сестра и три брата не так давно разъехались по всей Франции. Бетина работала горничной в Руане, Поль и Жак устроились на завод в Гаскони, а Бертран подался в швейную мастерскую, заявив, что станет модельером, из-за этого он поссорился с отцом, теперь они не общаются. Отец Рене был твердо уверен в том, что удел мужчины – тяжелая физическая работа и содержание семьи… Правда, семья отца не была идеальной.
Лили была первой красавицей Парижа. За ней ухаживали видные мужчины, ей пророчили великое будущее… Как же все удивились, когда она решила выйти замуж за неотесанного мужлана Рене. Родители девушки пытались ее всячески отговорить, поклонники предлагали руку и сердце, но красавица сделала свой выбор: любовь. Лили полюбила Рене за его надежность, за то, что он пообещал ей быть защитой и опорой в жизни… Остальные же обещали только сердце, свою любовь и жизнь, похожую на сказку… Тогда ей это казалось только красивыми словами: девушка должна выти замуж за мужчину, а не за Ромео. Лили и Рене поженились в ноябре, празднование было скромным, а гости сидели с такими лицами, будто кто-то умер.
Молодые поселились в квартире под крышей старого дома – Рене отказался от помощи родителей Лили и заявил, что сам будет устраивать благополучие их дочери. В комнате четыре на шесть они прожили пять месяцев, вернее, просуществовали в скандалах – Рене безумно ревновал жену и не позволял выходить из дому, она ждала их первенца, ее здоровье было подорвано – простуда стала привычной болезнью, так как по квартире гуляли сквозняки всю зиму и весну. К родителям молодая женщина решила не возвращаться – дала знать о себе семейная гордость, просыпавшаяся в самые неподходящие моменты. Родители незаметно исчезли из жизни девушки. А в конце апреля Рене заявил, что они переезжают в Шатору, в его дом, так как отец погиб в пьяной драке, а мать ушла от него вместе с младшими детьми еще двадцать лет назад, и ее больше никто не видел. Рене не любил о ней говорить, а если и начинал, то иначе как «потаскухой» и «шлюхой» не называл.
Переезд был скорым. Париж оставался далеко на горизонте, он светился в закатном солнце, но потом исчез за очередным поворотом, просто потух, как и жизнь Лили, но она еще этого не понимала. Военные невзгоды обошли ее семью – это она считала главным, а значит – страшное осталось позади. Подвластная какому-то странному чувству, она решила идти рядом с Рене по жизни.
Они приехали рано утром, Шатору еще спал, и спал весьма странно: на лавочках, у забора попадались пьяные храпящие мужчины. Возле маленького домика Рене остановился и стал искать ключи в карманах. Лили замерла… Он говорил ей о доме в провинции, а не об этой халупе в богом забытом месте. Дверь едва не упала на Рене, когда он ее открыл. Лили неуверенно ступила через порог: внутри пахло погребом, гнилым деревом и кошками.
- Заходи, заходи. Я сейчас починю дверь, а ты готовь завтрак. – Бросил через плечо Рене.
- Рене, я хочу домой… - Неуверенно начала молодая женщина.
- Это теперь твой дом! А будешь выпендриваться – поколочу! – Он уже замахнулся, но взгляд остановился на округлившемся животе жены. – Не зли меня.
- Где чайник? – Покорно спросила Лили.
- Посмотри в шкафу.
С того дня ее жизнь была предрешена: готовка у плиты, дети, тяжелая работа в коровнике, плохое питание превратили красотку Лили в бабищу, красота уходила с каждым годом, после рождения последнего ребенка Лили недосчиталась шести зубов. Из зеркала на нее смотрела уставшая женщина: под глазами появились непроходящие мешки, некогда гладкая розовая кожа скрылась под сеткой глубоких морщин и стала неестественно-желтой. Волосы поредели, фигура испортилась, но и с этим можно было бы смириться, если бы не утраченные мечты. Иногда Лили лежала ночью рядом с мужем и вспоминала свою молодость: ей предлагали все, а она променяла все на ничто… Хотя, были дети, но она понимала – они скоро покинут ее, как птенцы покидают родное гнездо и теплые крылья матери…
Перед рождением четвертого сына - Жана - Лили подумывала о бегстве из Шатору, но схватки начались до того, как она успела дойти до автобусной остановки в конце поселка: Жан появился раньше срока, поэтому Рене решил, что это не его ребенок и на второй день после родов сильно побил Лили, заявив, что ему, как и его отцу, досталась обычная потаскуха. Женщина плакала, но уже понимала, что никогда не сможет оставить семью. Чуть позже Рене на коленях просил прощения, каялся, называл себя «ослом», но прошлое нельзя вернуть назад. Иногда он жалел Лили, и ненавидел себя за то, что не может сделать ее жизнь по-королевски роскошной, как она привыкла, в такие моменты он ненавидел жену. Его раздражала его жизнь; как всегда, утешение и забвение предложила бутылка. Когда Рене заметил первые признаки старения Лили, он обрадовался – наконец-то она станет, как все женщины в поселке – обычной. Подурневшую красоту жены он считал веской причиной, толкнувшей его в объятия других дам.
Лили сидела напротив сына и смотрела, как он с аппетитом уминает за обе щеки кашу и салат. Светлые волосы спадали на серые глаза.
- Кушай, кушай, - приговаривала женщина, подпирая голову ладонью.
- Я уезжаю сегодня…
- Куда? – Губы Лили дрогнули. Она готова была услышать эти слова от Жана, но не так скоро.
- На Лазурный берег. Накоплю денег и приеду за вами. Думаю, никто не обидится, если я заработаю пару миллионов. – Вполне серьезно рассуждал юноша.
- А учеба как же?
- Надоело. Читать умею, писать умею, а остальное не важно.
- Возможно… Что ж, держать не буду… Ты сам должен отвечать за свой выбор. Единственное, о чем попрошу – будь осторожен, Лазурный берег велик по сравнению с Шатору. И друзей пусть бог тебе хороших пошлет. – Лили медленно поднялась из-за стола и ушла в комнату, чтобы всплакнуть и собрать сыну его нехитрый багаж, который уместился в небольшом чемоданчике. Красавица Колет тихо наблюдала за матерью и братом.
- Я заберу тебя, сестренка, честное слово. – Скороговоркой произнес Жан, видя большие грустные глаза девочки. – Ты только не бросай свои… ну, краски, карандаши…
- Жан, это называется живопись, - выдохнула она и покачала головой, но тут же одарила брата улыбкой.
- Жеава… Живапе… Ладно, я плохо запоминаю такие слова. – Он засмеялся. – А ты, если будешь слишком умной, заклеймишь всю нашу семью позором.
- Так уже клеймо некуда ставить. Напишешь мне?
- Как только смогу, обещаю.
Ресторан «Dames», 1966.
Мечты – наше утешение, в них мы прячемся от боли, обид, комплексов и невзгод. Мечты – бальзам для души, но они же – обман. Так думал и Жан, докуривая сигарету на заднем дворе ресторана, любуясь вечерним небом Лазурного берега. Канны. Кодовое слово в мире роскоши. Да, Жан был в Каннах, но не как прожигатель жизни, а как ее обслуживающий персонал. Шесть дней в неделю, из месяца в месяц он был здесь, в белоснежных перчатках, ярко-красном пиджаке с золочеными пуговицами и в безупречно выглаженных брюках. И в бабочке, которая мешала дышать.
Работу он нашел быстро, но получал не много, поэтому не мог позволить себе походы в клубы, зато целыми днями до пяти часов вечера мог болтаться на пляже. Девчонок он находил быстро, но так же быстро они расставались: девочки требовали определенных затрат – материальных, душевных и временных, а Жан как-то не был расположен к такому расточительству – ему нечего было предложить.
Из всех возможных плюсов жизни Лазурного берега, Жан получил только один – право лицезреть раз в год знаменитостей на Каннском фестивале, как официант или как ротозей в первых рядах толпы. А мимо проплывали красивые актрисы в дорогих платьях и драгоценностях, посылали воздушные поцелуи камерам и поклонникам – всем и никому конкретно. Мужчины, какими бы мелкими во всех отношениях они ни были, на дорожке были воплощением благородства и великолепия, элегантные костюмы дополняли или создавали образ. И Жан был доволен! Эти люди обслуживали его любопытство, удовлетворяли его мимолетный интерес к своему имени, обязаны были выглядеть хорошо, в то время как он мог смотреть на них, будучи в мятой рубашке и дешевых брюках. Поведение вертлявых звезд надоедало через пятнадцать минут и, сунув руки в карман, Жан шагал в ресторан, чтобы успеть к смене. Восхищение сменялось раздражением. «Бездельники!» - твердил разум. «Ты завидуешь!» - напоминало сердце. Он завидовал черной завистью свободе и возможностям богатых людей, и не мог понять – почему он был лишен права на достойную жизнь. Да и много ему не нужно… Были бы деньги на новенький мотоцикл – Жан с ума сходил по скорости. В выходные он часто пропадал в мастерской приятеля Анри, перебирая железных коней, а вершиной счастья был пробный заезд после ремонта.
Ты чего такой злой? – С обычной улыбкой поинтересовался Анри, прикрывая за собой железную дверь, выкрашенную грязно-зеленой краской. Привычным движением он стянул белые перчатки и продемонстрировал руки, потемневшие от работы с машинами. – Как ты думаешь, если я такими нежными ручками расставлю блюда, меня выкинут отсюда за пять или десять минут?
- За две, это максимум. – Заключил Жан после минутного осмотра черных рабочих лапищ.
- Так чего ты такой?
- Не знаю. Надоело.
- Понимаю. – Анри выпусти в воздух облачко дыма. – У нас все будет. Мы родились под счастливыми звездами.
- А ну-ка сюда идите, звезды! – Крикнула Мари – толстуха-повар - и уперла руки в бока. – В зале ждут только вас.
- Надеюсь, с цветами? – Мрачно пошутил Анри, надевая перчатки. Он пригладил жесткие черные волосы и одернул пиджак. – Блистательный Жан, не пройдете ли вы со мной за наш столик?
- Пройдет! Я уже расставила на нем заказы.
Зал был освещен сотнями ярких огней, он казался волшебной шкатулкой: безупречные белоснежные скатерти, аккуратно сложенные салфетки, закрепленные серебряными кольцами, лучшие столовые приборы, золотистые шторы, живая музыка, пол из черной и белой плитки, богатые посетители, которые, казалось, не имеют никаких проблем, всегда улыбаются и довольны жизнью – все это было еще одной гранью жизни. А за дверью кухни было жарко и шумно: звенели колокольчики, вывешивались десятки листочков с заказами; у плиты стояли повары - раскрасневшиеся и взмокшие от жары, они казались кухонными властелинами; на этом бело-стальном и шумном фоне выделялась армия официантов в своих ярких пиджаках. Жан в очередной раз пришел за заказом.
- Иди сюда. – Поманила его Мари и вручила бутерброд с паштетом. – Сегодня вам не дадут спокойно поесть.
- Шпафибо, Маги. – Поблагодарил Жан с набитым ртом. Он остановился перед дверью в зал, быстро проглотил «ужин» и с каменным лицом вышел к посетителям. Они его почти не замечали, правда, иногда дамы загадочно улыбались, разглядывая широкие плечи юноши и крепкие руки. Мужчины небрежно оставляли чаевые. Жан знал: для посетителей официант – существо низшего класса, правда, значения этому не придавал, потому что Жан родился под счастливой звездой, а значит - придет и его время. Наверное…
- Молодой человек, - с улыбкой обратился к Жану перед закрытием мужчина в дорогом костюме. – Как вы думаете, творчество Шекспира – это пережиток прошлого или шедевр на все века?
- Кто на века? – С недоумевающим видом спросил Жан, глядя то на мужчину, то на его спутницу – молодую актрису итальянского кино. Та подмигнула ему и улыбнулась.
- Вот видишь, дорогая, в наши дни прислуга, как правило, глупа и невежественна. Внешность – только ее украшение. – Мужчина небрежным жестом положил чаевые под вилку и собирался встать. Жан спокойно взял со стола бокал с недопитой водой и вылил его содержимое на лысеющую макушку мужчины.
- Может, я глуп и невежественен, но я уважаю себя и не позволю плешивому козлу безнаказанно оскорблять меня! - С жаром произнес юноша, сунул в карман чаевые, галантно поклонился и, щелкнув каблуками, удалился на кухню.
В зале царило гробовое молчание.
- А я ошибся, что-то в нем есть… - Философски заключил мужчина, вытирая салфеткой лицо.
По ночной улице города, освещенной фонарями, вывесками, Жан добрел до кирпичного домика, где он снимал квартиру вместе с Анри. Часы показывали 03:16. Да, долго же он гулял по пляжу. Зато смог принять важное и нелегкое решение – вернуться в Шатору. Зачем? Он и сам не знал, просто нужно было уезжать отсюда, причем именно сейчас. Свое будущее он здесь не видел.
Анри сидел на кухне, курил и читал какую-то инструкцию. Видно было, что спать он не ложился.
- Хочу поговорить. – Жан вытряхнул сигарету из мятой пачки.
- Говори.
- Тебе нужно найти нового соседа. Я уезжаю.
- Поль сказал, что ты можешь вернуться. Ну и характер у тебя… - Хмыкнул молодой человек.
- Какой есть. Нет, я не вернусь в «Dames».
- Угу… Аренда квартиры скоро заканчивается… - Анри оторвал взгляд от инструкции. - В июне еду в Монако, хочу механиком устроиться. Ты со мной?
- Нет… Хотя могу позже присоединиться. Напиши мне в Шатору.
- Договорились… Я пойду спать.
- До завтра. - Кивнул Жан и потушил сигарету. В его голове кружили десятки мыслей: о семье, о будущем, о вечере в ресторане. И он не знал, что делать дальше…
Поезд медленно остановился у вокзала. Пасмурное небо Шатору, казалось, не радо возвращению Жана. Перрон был почти пуст: старый контроллер разговаривал с машинистом, толстая женщина открывала окошко кассы, несколько приезжих, спускавшихся с платформы. Жан подхватил чемодан и направился к выходу.
- Эй, Жан!!! Зазнался!? – Окликнул его знакомый веселый голос.
Неспеша Жан обернулся и увидел Шарля Фонтена – известного на весь Шатору забияку, и друга детства. Да, год не прошел бесследно и для него. Вечно грязный и сопливый, Шарль теперь уверенно шел в новом сером костюме в тонкую полоску, в руке он нес зонт-трость, а в другой – маленький чемоданчик.
- Что, денег на зеркало не хватило или стал зеркалом для других? – Хмыкнул Жан, глядя на блестящие, гладко причесанные волосы Шарля. – Я почти могу себя разглядеть в твоих патлах.
- Сейчас в Париже так носят. – Казалось, Шарль не придал особого значения грубоватому приветствию друга.
-Ты что там забыл?
- Я там учусь и работаю. Уехал почти сразу после тебя. И не жалею.
- Рассказывай, чем занимаешься, когда уезжаешь в Париж? – Жан потянул его за рукав к скамейке возле кассы.
- Уезжаю часа через два, - Шарль замолчал и посмотрел вдаль. – Дома не смог и дня пробыть. Тяжело с родителями общаться, да и прежняя компания… Они для меня теперь так же непонятны, как муравьи для слона…
- Мы - дураки для тебя, что ли? Сейчас вот как тресну! – Замахнулся одним из арбузов-кулаков Жан.
- Да нет же! Успокойся. – Шарль сделал вид, что в ужасе готов умчаться на другой край платформы. - Я не об этом. Просто это называется развитие. Они не понимают меня, я не понимаю их, вот и все.
- Ну и где ты развиваешься? – Хмыкнул Жан, прикуривая сигарету.
- В Париже. – Повторил Шарль. – В Национальном театре. Там курсы открыты для молодых актеров.
- И что там… преподают?
- Актерское мастерство, ораторское искусство, литературу… Да много чего. – Шарль засмеялся. – Я даже в двух фильмах снялся.
- Понятно. А тебе платят?
- Естественно. Суммы приличные, жить можно.
- А я могу… развиваться… учиться на этих курсах? – Произносить новые слова Жану оказалось очень трудно, и он коверкал их как мог.
- Конечно. Набор в группы уже открыт, ты можешь успеть сдать экзамены. Ты хотел стать актером?
- Я только что об этом вспомнил. – Солгал Жан. Быстрой походкой он направился к кассе и купил билет на ближайший поезд до Парижа.
Париж
Ужинать пришлось в одиночестве в скверике перед домом, в котором мадам Амандина сдала Жану комнатушку. В соседней лавке, несмотря на позднее время, удалось купить пакет молока, вареный картофель и три батона – это все, что он смог себе позволить.
Когда вечер превратился в ночь, Жан направился «домой». Домом была крохотная комнатушка под крышей четырехэтажного здания из красного кирпича. Внутри жилища Жана было неуютно, друг к другу прижимались умывальник, тумбочка маленькая табуретка и кровать, на которой можно было спать, только согнув ноги в коленях. В стену, оклеенную пожелтевшими обоями, был вбит гвоздь, а с потолка свисала большая люстра, непредусмотренная габаритами комнаты, и Жан уже пару раз сбивал стеклянные подвески головой. Чемоданчик с вещами удалось пристроить за дверью, а на тумбочке хватило места для кружки и пакета с остатками ужина. Впервые в жизни Жан задумался, что рост у него действительно большой. Ему бы только во дворцах жить, похожих на старый замок в Шатору. Вздохнув, юноша повесил на гвоздь легкую куртку, плюхнулся на кровать и шлепнулся вместе с днищем на пол.
- Ну, просто… зашибись! – Закричал Жан и, повернувшись на бок, уснул. Дорога вымотала его, а нынешнее положение начинало угнетать. Спасали только объятия крепкого, глубокого и долгого сна. А завтра будет новый день.
Р.S.Еще немного лет, и Жан станет известным актером, которого знаете и вы. Однако приключения, противоречия и нелегкая личная жизнь ему гарантированы всегда.
Юлия Келен (с).
- Жан! Поди сюда, негодный мальчишка! Сейчас я тебе такую взбучку устрою! – Кричала некогда красивая женщина, увидев сына у калитки. Часы показывали семь утра, а Лили до сих пор не ложилась спать. – Паршивец! – Ее глаза покраснели от слез, а губы дрожали.
- Мамуля, ну извини, это все балбес Шарль виноват, он сказал, что у Петюля яблоки сладкие. – Запричитал сын, сгребая мать в свои медвежьи объятия. – Сама же знаешь, Петюль – паршивый мужик, поэтому вызвал полицию. Ну не плачь, я же здесь.
- Я тебя люблю. – Улыбка сына, словно стерла воспоминания о тревожной ночи, как всегда. – Пойдем, поешь.
- Как же я тебя люблю, мамочка. – Жан пошел следом за ней в небольшой дом, где обитала вся их семья: мать, отец, Жан и Колет. Сестра и три брата не так давно разъехались по всей Франции. Бетина работала горничной в Руане, Поль и Жак устроились на завод в Гаскони, а Бертран подался в швейную мастерскую, заявив, что станет модельером, из-за этого он поссорился с отцом, теперь они не общаются. Отец Рене был твердо уверен в том, что удел мужчины – тяжелая физическая работа и содержание семьи… Правда, семья отца не была идеальной.
Лили была первой красавицей Парижа. За ней ухаживали видные мужчины, ей пророчили великое будущее… Как же все удивились, когда она решила выйти замуж за неотесанного мужлана Рене. Родители девушки пытались ее всячески отговорить, поклонники предлагали руку и сердце, но красавица сделала свой выбор: любовь. Лили полюбила Рене за его надежность, за то, что он пообещал ей быть защитой и опорой в жизни… Остальные же обещали только сердце, свою любовь и жизнь, похожую на сказку… Тогда ей это казалось только красивыми словами: девушка должна выти замуж за мужчину, а не за Ромео. Лили и Рене поженились в ноябре, празднование было скромным, а гости сидели с такими лицами, будто кто-то умер.
Молодые поселились в квартире под крышей старого дома – Рене отказался от помощи родителей Лили и заявил, что сам будет устраивать благополучие их дочери. В комнате четыре на шесть они прожили пять месяцев, вернее, просуществовали в скандалах – Рене безумно ревновал жену и не позволял выходить из дому, она ждала их первенца, ее здоровье было подорвано – простуда стала привычной болезнью, так как по квартире гуляли сквозняки всю зиму и весну. К родителям молодая женщина решила не возвращаться – дала знать о себе семейная гордость, просыпавшаяся в самые неподходящие моменты. Родители незаметно исчезли из жизни девушки. А в конце апреля Рене заявил, что они переезжают в Шатору, в его дом, так как отец погиб в пьяной драке, а мать ушла от него вместе с младшими детьми еще двадцать лет назад, и ее больше никто не видел. Рене не любил о ней говорить, а если и начинал, то иначе как «потаскухой» и «шлюхой» не называл.
Переезд был скорым. Париж оставался далеко на горизонте, он светился в закатном солнце, но потом исчез за очередным поворотом, просто потух, как и жизнь Лили, но она еще этого не понимала. Военные невзгоды обошли ее семью – это она считала главным, а значит – страшное осталось позади. Подвластная какому-то странному чувству, она решила идти рядом с Рене по жизни.
Они приехали рано утром, Шатору еще спал, и спал весьма странно: на лавочках, у забора попадались пьяные храпящие мужчины. Возле маленького домика Рене остановился и стал искать ключи в карманах. Лили замерла… Он говорил ей о доме в провинции, а не об этой халупе в богом забытом месте. Дверь едва не упала на Рене, когда он ее открыл. Лили неуверенно ступила через порог: внутри пахло погребом, гнилым деревом и кошками.
- Заходи, заходи. Я сейчас починю дверь, а ты готовь завтрак. – Бросил через плечо Рене.
- Рене, я хочу домой… - Неуверенно начала молодая женщина.
- Это теперь твой дом! А будешь выпендриваться – поколочу! – Он уже замахнулся, но взгляд остановился на округлившемся животе жены. – Не зли меня.
- Где чайник? – Покорно спросила Лили.
- Посмотри в шкафу.
С того дня ее жизнь была предрешена: готовка у плиты, дети, тяжелая работа в коровнике, плохое питание превратили красотку Лили в бабищу, красота уходила с каждым годом, после рождения последнего ребенка Лили недосчиталась шести зубов. Из зеркала на нее смотрела уставшая женщина: под глазами появились непроходящие мешки, некогда гладкая розовая кожа скрылась под сеткой глубоких морщин и стала неестественно-желтой. Волосы поредели, фигура испортилась, но и с этим можно было бы смириться, если бы не утраченные мечты. Иногда Лили лежала ночью рядом с мужем и вспоминала свою молодость: ей предлагали все, а она променяла все на ничто… Хотя, были дети, но она понимала – они скоро покинут ее, как птенцы покидают родное гнездо и теплые крылья матери…
Перед рождением четвертого сына - Жана - Лили подумывала о бегстве из Шатору, но схватки начались до того, как она успела дойти до автобусной остановки в конце поселка: Жан появился раньше срока, поэтому Рене решил, что это не его ребенок и на второй день после родов сильно побил Лили, заявив, что ему, как и его отцу, досталась обычная потаскуха. Женщина плакала, но уже понимала, что никогда не сможет оставить семью. Чуть позже Рене на коленях просил прощения, каялся, называл себя «ослом», но прошлое нельзя вернуть назад. Иногда он жалел Лили, и ненавидел себя за то, что не может сделать ее жизнь по-королевски роскошной, как она привыкла, в такие моменты он ненавидел жену. Его раздражала его жизнь; как всегда, утешение и забвение предложила бутылка. Когда Рене заметил первые признаки старения Лили, он обрадовался – наконец-то она станет, как все женщины в поселке – обычной. Подурневшую красоту жены он считал веской причиной, толкнувшей его в объятия других дам.
Лили сидела напротив сына и смотрела, как он с аппетитом уминает за обе щеки кашу и салат. Светлые волосы спадали на серые глаза.
- Кушай, кушай, - приговаривала женщина, подпирая голову ладонью.
- Я уезжаю сегодня…
- Куда? – Губы Лили дрогнули. Она готова была услышать эти слова от Жана, но не так скоро.
- На Лазурный берег. Накоплю денег и приеду за вами. Думаю, никто не обидится, если я заработаю пару миллионов. – Вполне серьезно рассуждал юноша.
- А учеба как же?
- Надоело. Читать умею, писать умею, а остальное не важно.
- Возможно… Что ж, держать не буду… Ты сам должен отвечать за свой выбор. Единственное, о чем попрошу – будь осторожен, Лазурный берег велик по сравнению с Шатору. И друзей пусть бог тебе хороших пошлет. – Лили медленно поднялась из-за стола и ушла в комнату, чтобы всплакнуть и собрать сыну его нехитрый багаж, который уместился в небольшом чемоданчике. Красавица Колет тихо наблюдала за матерью и братом.
- Я заберу тебя, сестренка, честное слово. – Скороговоркой произнес Жан, видя большие грустные глаза девочки. – Ты только не бросай свои… ну, краски, карандаши…
- Жан, это называется живопись, - выдохнула она и покачала головой, но тут же одарила брата улыбкой.
- Жеава… Живапе… Ладно, я плохо запоминаю такие слова. – Он засмеялся. – А ты, если будешь слишком умной, заклеймишь всю нашу семью позором.
- Так уже клеймо некуда ставить. Напишешь мне?
- Как только смогу, обещаю.
Ресторан «Dames», 1966.
Мечты – наше утешение, в них мы прячемся от боли, обид, комплексов и невзгод. Мечты – бальзам для души, но они же – обман. Так думал и Жан, докуривая сигарету на заднем дворе ресторана, любуясь вечерним небом Лазурного берега. Канны. Кодовое слово в мире роскоши. Да, Жан был в Каннах, но не как прожигатель жизни, а как ее обслуживающий персонал. Шесть дней в неделю, из месяца в месяц он был здесь, в белоснежных перчатках, ярко-красном пиджаке с золочеными пуговицами и в безупречно выглаженных брюках. И в бабочке, которая мешала дышать.
Работу он нашел быстро, но получал не много, поэтому не мог позволить себе походы в клубы, зато целыми днями до пяти часов вечера мог болтаться на пляже. Девчонок он находил быстро, но так же быстро они расставались: девочки требовали определенных затрат – материальных, душевных и временных, а Жан как-то не был расположен к такому расточительству – ему нечего было предложить.
Из всех возможных плюсов жизни Лазурного берега, Жан получил только один – право лицезреть раз в год знаменитостей на Каннском фестивале, как официант или как ротозей в первых рядах толпы. А мимо проплывали красивые актрисы в дорогих платьях и драгоценностях, посылали воздушные поцелуи камерам и поклонникам – всем и никому конкретно. Мужчины, какими бы мелкими во всех отношениях они ни были, на дорожке были воплощением благородства и великолепия, элегантные костюмы дополняли или создавали образ. И Жан был доволен! Эти люди обслуживали его любопытство, удовлетворяли его мимолетный интерес к своему имени, обязаны были выглядеть хорошо, в то время как он мог смотреть на них, будучи в мятой рубашке и дешевых брюках. Поведение вертлявых звезд надоедало через пятнадцать минут и, сунув руки в карман, Жан шагал в ресторан, чтобы успеть к смене. Восхищение сменялось раздражением. «Бездельники!» - твердил разум. «Ты завидуешь!» - напоминало сердце. Он завидовал черной завистью свободе и возможностям богатых людей, и не мог понять – почему он был лишен права на достойную жизнь. Да и много ему не нужно… Были бы деньги на новенький мотоцикл – Жан с ума сходил по скорости. В выходные он часто пропадал в мастерской приятеля Анри, перебирая железных коней, а вершиной счастья был пробный заезд после ремонта.
Ты чего такой злой? – С обычной улыбкой поинтересовался Анри, прикрывая за собой железную дверь, выкрашенную грязно-зеленой краской. Привычным движением он стянул белые перчатки и продемонстрировал руки, потемневшие от работы с машинами. – Как ты думаешь, если я такими нежными ручками расставлю блюда, меня выкинут отсюда за пять или десять минут?
- За две, это максимум. – Заключил Жан после минутного осмотра черных рабочих лапищ.
- Так чего ты такой?
- Не знаю. Надоело.
- Понимаю. – Анри выпусти в воздух облачко дыма. – У нас все будет. Мы родились под счастливыми звездами.
- А ну-ка сюда идите, звезды! – Крикнула Мари – толстуха-повар - и уперла руки в бока. – В зале ждут только вас.
- Надеюсь, с цветами? – Мрачно пошутил Анри, надевая перчатки. Он пригладил жесткие черные волосы и одернул пиджак. – Блистательный Жан, не пройдете ли вы со мной за наш столик?
- Пройдет! Я уже расставила на нем заказы.
Зал был освещен сотнями ярких огней, он казался волшебной шкатулкой: безупречные белоснежные скатерти, аккуратно сложенные салфетки, закрепленные серебряными кольцами, лучшие столовые приборы, золотистые шторы, живая музыка, пол из черной и белой плитки, богатые посетители, которые, казалось, не имеют никаких проблем, всегда улыбаются и довольны жизнью – все это было еще одной гранью жизни. А за дверью кухни было жарко и шумно: звенели колокольчики, вывешивались десятки листочков с заказами; у плиты стояли повары - раскрасневшиеся и взмокшие от жары, они казались кухонными властелинами; на этом бело-стальном и шумном фоне выделялась армия официантов в своих ярких пиджаках. Жан в очередной раз пришел за заказом.
- Иди сюда. – Поманила его Мари и вручила бутерброд с паштетом. – Сегодня вам не дадут спокойно поесть.
- Шпафибо, Маги. – Поблагодарил Жан с набитым ртом. Он остановился перед дверью в зал, быстро проглотил «ужин» и с каменным лицом вышел к посетителям. Они его почти не замечали, правда, иногда дамы загадочно улыбались, разглядывая широкие плечи юноши и крепкие руки. Мужчины небрежно оставляли чаевые. Жан знал: для посетителей официант – существо низшего класса, правда, значения этому не придавал, потому что Жан родился под счастливой звездой, а значит - придет и его время. Наверное…
- Молодой человек, - с улыбкой обратился к Жану перед закрытием мужчина в дорогом костюме. – Как вы думаете, творчество Шекспира – это пережиток прошлого или шедевр на все века?
- Кто на века? – С недоумевающим видом спросил Жан, глядя то на мужчину, то на его спутницу – молодую актрису итальянского кино. Та подмигнула ему и улыбнулась.
- Вот видишь, дорогая, в наши дни прислуга, как правило, глупа и невежественна. Внешность – только ее украшение. – Мужчина небрежным жестом положил чаевые под вилку и собирался встать. Жан спокойно взял со стола бокал с недопитой водой и вылил его содержимое на лысеющую макушку мужчины.
- Может, я глуп и невежественен, но я уважаю себя и не позволю плешивому козлу безнаказанно оскорблять меня! - С жаром произнес юноша, сунул в карман чаевые, галантно поклонился и, щелкнув каблуками, удалился на кухню.
В зале царило гробовое молчание.
- А я ошибся, что-то в нем есть… - Философски заключил мужчина, вытирая салфеткой лицо.
По ночной улице города, освещенной фонарями, вывесками, Жан добрел до кирпичного домика, где он снимал квартиру вместе с Анри. Часы показывали 03:16. Да, долго же он гулял по пляжу. Зато смог принять важное и нелегкое решение – вернуться в Шатору. Зачем? Он и сам не знал, просто нужно было уезжать отсюда, причем именно сейчас. Свое будущее он здесь не видел.
Анри сидел на кухне, курил и читал какую-то инструкцию. Видно было, что спать он не ложился.
- Хочу поговорить. – Жан вытряхнул сигарету из мятой пачки.
- Говори.
- Тебе нужно найти нового соседа. Я уезжаю.
- Поль сказал, что ты можешь вернуться. Ну и характер у тебя… - Хмыкнул молодой человек.
- Какой есть. Нет, я не вернусь в «Dames».
- Угу… Аренда квартиры скоро заканчивается… - Анри оторвал взгляд от инструкции. - В июне еду в Монако, хочу механиком устроиться. Ты со мной?
- Нет… Хотя могу позже присоединиться. Напиши мне в Шатору.
- Договорились… Я пойду спать.
- До завтра. - Кивнул Жан и потушил сигарету. В его голове кружили десятки мыслей: о семье, о будущем, о вечере в ресторане. И он не знал, что делать дальше…
Поезд медленно остановился у вокзала. Пасмурное небо Шатору, казалось, не радо возвращению Жана. Перрон был почти пуст: старый контроллер разговаривал с машинистом, толстая женщина открывала окошко кассы, несколько приезжих, спускавшихся с платформы. Жан подхватил чемодан и направился к выходу.
- Эй, Жан!!! Зазнался!? – Окликнул его знакомый веселый голос.
Неспеша Жан обернулся и увидел Шарля Фонтена – известного на весь Шатору забияку, и друга детства. Да, год не прошел бесследно и для него. Вечно грязный и сопливый, Шарль теперь уверенно шел в новом сером костюме в тонкую полоску, в руке он нес зонт-трость, а в другой – маленький чемоданчик.
- Что, денег на зеркало не хватило или стал зеркалом для других? – Хмыкнул Жан, глядя на блестящие, гладко причесанные волосы Шарля. – Я почти могу себя разглядеть в твоих патлах.
- Сейчас в Париже так носят. – Казалось, Шарль не придал особого значения грубоватому приветствию друга.
-Ты что там забыл?
- Я там учусь и работаю. Уехал почти сразу после тебя. И не жалею.
- Рассказывай, чем занимаешься, когда уезжаешь в Париж? – Жан потянул его за рукав к скамейке возле кассы.
- Уезжаю часа через два, - Шарль замолчал и посмотрел вдаль. – Дома не смог и дня пробыть. Тяжело с родителями общаться, да и прежняя компания… Они для меня теперь так же непонятны, как муравьи для слона…
- Мы - дураки для тебя, что ли? Сейчас вот как тресну! – Замахнулся одним из арбузов-кулаков Жан.
- Да нет же! Успокойся. – Шарль сделал вид, что в ужасе готов умчаться на другой край платформы. - Я не об этом. Просто это называется развитие. Они не понимают меня, я не понимаю их, вот и все.
- Ну и где ты развиваешься? – Хмыкнул Жан, прикуривая сигарету.
- В Париже. – Повторил Шарль. – В Национальном театре. Там курсы открыты для молодых актеров.
- И что там… преподают?
- Актерское мастерство, ораторское искусство, литературу… Да много чего. – Шарль засмеялся. – Я даже в двух фильмах снялся.
- Понятно. А тебе платят?
- Естественно. Суммы приличные, жить можно.
- А я могу… развиваться… учиться на этих курсах? – Произносить новые слова Жану оказалось очень трудно, и он коверкал их как мог.
- Конечно. Набор в группы уже открыт, ты можешь успеть сдать экзамены. Ты хотел стать актером?
- Я только что об этом вспомнил. – Солгал Жан. Быстрой походкой он направился к кассе и купил билет на ближайший поезд до Парижа.
Париж
Ужинать пришлось в одиночестве в скверике перед домом, в котором мадам Амандина сдала Жану комнатушку. В соседней лавке, несмотря на позднее время, удалось купить пакет молока, вареный картофель и три батона – это все, что он смог себе позволить.
Когда вечер превратился в ночь, Жан направился «домой». Домом была крохотная комнатушка под крышей четырехэтажного здания из красного кирпича. Внутри жилища Жана было неуютно, друг к другу прижимались умывальник, тумбочка маленькая табуретка и кровать, на которой можно было спать, только согнув ноги в коленях. В стену, оклеенную пожелтевшими обоями, был вбит гвоздь, а с потолка свисала большая люстра, непредусмотренная габаритами комнаты, и Жан уже пару раз сбивал стеклянные подвески головой. Чемоданчик с вещами удалось пристроить за дверью, а на тумбочке хватило места для кружки и пакета с остатками ужина. Впервые в жизни Жан задумался, что рост у него действительно большой. Ему бы только во дворцах жить, похожих на старый замок в Шатору. Вздохнув, юноша повесил на гвоздь легкую куртку, плюхнулся на кровать и шлепнулся вместе с днищем на пол.
- Ну, просто… зашибись! – Закричал Жан и, повернувшись на бок, уснул. Дорога вымотала его, а нынешнее положение начинало угнетать. Спасали только объятия крепкого, глубокого и долгого сна. А завтра будет новый день.
Р.S.Еще немного лет, и Жан станет известным актером, которого знаете и вы. Однако приключения, противоречия и нелегкая личная жизнь ему гарантированы всегда.
Юлия Келен (с).
